…Синкэ, столь бесцеремонно и непредвиденно погруженная в глубокое забытье, видела сон. Прекрасный и упоительный, он поражал воспаленное сознание обилием света и красок, заставлял неосознанно стремиться к искусственной, тонко созданной живописной картине неистинного мира. Душа, измученная и истерзанная долгими годами страданий и раскаяния за непогасшие в памяти грехи, как будто вырвалась на долгожданную свободу, оставила за собой унизительное смирение и познала наконец вольный полет вне ограничивающих, загоняющих в строгие рамки бытия непримиримых понятий. Как же много прошло тяжелых, изнуряющих лет… Нолдэ знала – стиснув зубы и сжав руки в кулаки, она ни на секунду не упростила свою жизнь, не отпустила ошибки прошлого, она всего-навсего дала себе строгий и непререкаемый указ терпеть, не показывая посторонним истинных чувств. Ужасающее пепелище внутри, разоренное и выжженное дотла, остро ощущала только сама Нимлондэ – и потому сейчас откровенно страшилась забытого вкуса вольности, такого желанного и все же непривычного и диковинного даже в такой обстановке.
Среди всего иного она видела и Аман, великолепные белые стены Тириона на Туне – давно забытые, однако еще не искорененные до конца из глубин памяти. Отчаянно-родные места одно за другим вставали перед глазами, заставляя перенестись в прошлое и снова осознать глубину утраченного, по своей же воле оставленного оплота чистоты, в который уже нельзя было возвращаться с обагренными в крови безвинных родичей руками. Нимлондэ никогда не рвалась назад. Но сердце, гордое и храброе, все же болезненно сжалось на несколько секунд, когда нолдэ с немым ошеломлением наблюдала картины своей далекой юности, когда не было еще сделано неисправимых ошибок, а мысли были куда более высокими и незамутненными ничьим влиянием, нежели теперь. Имеет ли она право сделать хотя бы один робкий шаг по этой священной земле? Впереди, заслоненный густым туманом, возникает зыбкий силуэт, размазанный и потому неясный, однако с требовательно протянутой к ней рукой. Некто манит ее за собой, призывая принять покаяние и вернуться домой, оставив страшную клятву позади. Синкэ улыбается и качает головой. Она знает точно – она не пойдет. Не пойдет хотя бы потому что определенно уверена, что не заслуживает ни прощения, ни сострадания. Нимлондэ, находящаяся в постоянной борьбе с угрызениями совести, не сможет остаться среди живого напоминания ее слепоты и бессознательности даже сделав вид, что ей все равно. Никогда. Бросив последний взгляд на красивые очертания эльфийского города, она решительно разворачивается и бредет прочь – выбор, казавшийся столь нелегким и мучительным, сделан. Однако на душе, вопреки ожиданиям, не появляется новых ожогов и зияющих ран. Просто грустно и просто легко.
Острая вспышка боли – и чьи-то цепкие руки как будто силой рванули нолдэ за плечи, разрушая весь шаткий иллюзорный мирок и настойчиво принуждая ее вернуться в заурядную действительность. Четкая картинка расплылась, раскололась и рассыпалась тысячей осколков, уступая место пугающей, не до конца еще осознанной непоправимой реальности. Еще даже не открыв глаза, нолдэ поняла – что-то не так. Слишком сильно, невыносимо ныла искалеченная ладонь, как будто ее кожу чинно и хладнокровно разрезали на тысячи тонких лоскутков, а после прижигали огнем. Такого не было уже долгие годы.
Поморщившись, женщина приподнялась на локте и тщетно попыталась стряхнуть себя наваждение, которое и до сей поры не желало отпускать свою на редкость податливую добычу. Перед глазами прыгали, дико и безудержно плясали пестрые пятна,  однако даже это не мешало понять одну слишком очевидную истину – нолдэ не уснула в пути, не придремнула в ожидании указаний от вечной обремененной делами Белой Владычицы, не остановилась на короткий ночлег у кого-то из старых знакомых.  Эльфы не стали бы одевать на пусть и не самую приятную во многих отношениях разведчицу кандалы. Да и потом, Синкэ готова была поклясться, что остро ощущала не только бескрайние просторы моря – отовсюду веяло Тьмой, которая медленно просачивалась по тонким жилам, заползала в самое сердце и заставляла остатки света съеживаться, превращаться в жалкие крупицы бессмысленного сопротивления слишком сильному противнику. Нимлондэ нутром чуяла, что попалась как беспечная птичка в слишком мощную клетку для того, чтобы разломать ее прутья своими маленькими хилыми лапками. Картинка, разрозненная беспамятством и потому столь расплывчатая и неясная, начинала собираться в единое целое.
«Что было до этого, вспоминай же… Быстрее! Митлонд… башня, высокая и неуютная… и ее пленница, та самая дерзкая женщина, неудавшаяся убийца короля… А что потом? Пробуждение и только? Эру Единый, да неужто это ее рук дело? Невозможно! Или я просто снова боюсь признаться себе, что недооценила, не приняла всерьез слишком опасного соперника?..»
Криво усмехнувшись, нолдэ попыталась резко встать, однако с глухим стоном снова опустилась на твердый пол каюты. Тело, разомлевшее от долгой неподвижности, еще не восстановилось полностью и потому имело весьма скромный запас возможных действий.  И что теперь? Она, всерьез позарившаяся было загнать в угол коварную пленницу, теперь сама являлась таковой. Карты, столь хорошо розданные на первый невнимательный и легкомысленный взгляд, теперь полностью обернулись против нее. Понадеявшаяся было виртуозно играть, Нимлондэ наверняка будет вынуждена без особых изысков выкручиваться и извертываться из нынешней неоднозначной ситуации, в которую так безрассудно загнала себя сама. Плененная без боя и даже без капли сопротивления нолдэ на корабле, который везет ее неизвестно куда и неизвестно зачем – чем не новый повод для злорадства ее извечных недоброжелателей? Впрочем, о них думать пока было непозволительной роскошью.
«Спокойствие и ничего более. Тише едешь, как говорится… нужно время. Чем больше, тем лучше. Пока все, видимо, заняты своими делами, и спящий пассажир корабля никого особо не волнует… Кажется, это действительно корабль – помещение уж больно смахивает на каюту, да и качает будь здоров… Нет, корабль, определенно»
Благоразумно схватившись ограниченными в движениях руками за низкую полку, дабы снова не потерять равновесие, Синкэ наконец смогла подняться. Однако затуманенное сознание еще не позволяло до конца учитывать все детали – и потому ваза, не устоявшая на той самой спасительной деревяшке, разом перечеркнула все планы нолдэ на тихое поведение, до той самой поры, пока мысли и чувства не подчинятся жесткой системе снова. Звон разлетевшихся по каюте осколков мог уловить любой, находящийся рядом – и таким образом понять, что прелестная гостья уже давно проснулась и вольно прогуливается по предоставленному ей помещению.
«Проклятье! Неуклюжая растяпа… Теперь точно придется выкручиваться сумбурно»
Смахнув с лица нависшие пряди, нолдэ выпрямилась во весь рост, будучи готовой предстать перед любым вошедшим как гордая и статная представительница нолдор. Пленная? Пусть! Карты судьбы – слишком неоднозначное дело. Сейчас они ушли, роковым образом ускользнули из твоих рук, а завтра снова вернутся в первозданном виде, стоит лишь приложить к этому истинные усилия, которые присущи любому азартному игроку. Достойных соперников скучно убирать просто так – они явно заслужили более изощренных, более необычных методов, нежели банальный нож в горле. Не потому ли ее, Синкэ, и оставили в живых? Что ж, раздавайте – вызов, пусть и явно не в ее пользу, безусловно будет принят. Игра, становящаяся все более и более заманчивой, продолжается.

Синкэ знала точно – теперь лишь счастливая и весьма желанная случайность сможет уберечь ее от преждевременной встречи с кем-либо из обитателей корабля, которую по досадному стечению обстоятельств она сама же и приблизила, по крайней мере на пару десятков минут. В какой-то степени Нимлондэ была до крайности разозлена на саму же себя, за ту самую беспечность, которую опрометчиво проявляла все это время, за неумение правильно учитывать потенциал врагов и делать из этого единственно верные выводы. Венцом всему, по ее разумению, стало столь явное пренебрежение к немаловажным деталям – и ведь не потому ли она сейчас стоит здесь в напряженном ожидании чего-то неотвратимого и уж совсем не предполагающего каких-либо любезностей? Обострившийся слух улавливал все окружающее звуки – и нолдэ готова была поклясться, что четко слышит даже стук собственного сердца. Ее приглушенное дыхание и возня за дверью вступали в резкий диссонанс, будто бы тонкая граница между бурлящей жизнью и царством умиротворенного сна проходила как раз здесь, решительно отделяя Синкэ от всего происходящего вне каюты. Все вокруг казалось застывшим, обездвиженным и окостенелым, как будто погруженным в дремоту вместе с ней. Стул, за которым не сидели, кровать, на которой не спали, книги, к которым не прикоснулись – все это было безликим, не сохранившим ни остатков души, ни даже блеклой тени хозяина, как будто его и не было вовсе. Либо… либо ему все это и не понадобилось, что несколько странно – не для красоты же каюту обставили, и уж не для нолдэ явно.
А тем временем кто-то уверенно и быстро направлялся именно в это тесное помещение для того, чтобы разобраться с возникшими неполадками в лице несвоевременно очнувшейся обузы. Синкэ даже через тяжелую дверь ясно слышала, как отличаются его шаги от всего того, что происходило вне ее видимости, однако понималось по звукам – и это был далеко не рядовой матрос, пробегавший по палубе ради своих забот. Все это можно было бы списать на осторожность, проявившуюся с учетом прошлых ошибок, если бы не замок, в котором со скрипом и некоторым усилием повернулся ключ. Синкэ улыбнулась. Что ж, хотя бы раз за последнее время она не ошиблась.
Человек. Всего лишь человек, с кинжалом в руке и явно настроенный далеко не дружелюбно, однако…. только человек. Не от него все же несло той сильной тьмой, которая растекалась по жилам, а это наверняка значило, что все не так плохо, как могло бы оказаться. Нимлондэ хватило одного взгляда, чтобы спланировать свои дальнейшие действия, ибо последние остатки сна уже покинули ее предприимчивый разум. Как там говорят, риск – дело благородное?
- По мою душу… - Синкэ говорила вкрадчиво, будто бы искусно подбирая материал для вышиваемых ею полотен, такой, который не будет слишком резко выбиваться из общей картины и сделает ее цельной. – Не за испорченную ли вазу меня хотят убить?
Под ногой хрустнул осколок. Женщина приближалась медленно, аккуратно, стараясь не прерывать речь и не давая невольному собеседнику вставить ни слова. Сейчас было важно лишь усыпить его бдительность красивыми словами, затуманить сознание с каждым произнесенным  слогом и напасть, как нападает паук на свою укутанную в тончайшие паутинные нити жертву. Слишком изысканная работа – однако нолдэ была уверена, что она придется ей по силам.
- И неужто я кому-то понадобилась? Зачем? Впрочем, это я хотела бы узнать самостоятельно…
Выигранное мгновение решило все.  Человек, осознавший смысл последней фразы, замахнулся, однако Синкэ, резко рванувшаяся вперед, оказалась быстрее. Точно рассчитанный удар кандалами пришелся как раз по затылку, после чего бессознательный визитер опустился на пол, не предоставляя уже для нолдэ ровным счетом никакой опасности. Кроме вытащенного из зажавшихся пальцев кинжала в кармане у него нашлось два ключа, один из которых освободил женщине руки, другой же, более тяжелый и массивный, наверняка был от того самого замка, которым закрывалась каюта. Переведя дыхание, Нимлондэ приоткрыла дверь – и мысленно помянула балрога, ибо снующие по палубе матросы наверняка не рады были бы увидеть вооруженную пассажирку, которая несколько минут назад собственноручно ударила по голове одного из их если не друзей, то уж точно знакомых. Нет, выходить сейчас было слишком опасно, да и на что, собственно говоря, надеялась женщина, кроме судьбы? Последняя, впрочем, особо не баловала Синкэ.
- Поторопилась я с тобой, видимо – может и рассказал бы что… - Синкэ задумчиво вгляделась в лицо Нэндора, искаженное гримасой боли. Теперь нужно было решить, что делать дальше – и чем быстрее, тем лучше.

А Синкэ между тем, стараясь ступать как можно легче и глуше, неторопливо обошла кругом бессознательного Нэндора и остановилась в нерешительности, не отрывая глаз от своей жертвы и нервно потирая холодными руками виски. Что теперь? Впервые за долгое время она прочно уперлась головой в тупик, неосторожно выпустив из пальцев все нити, ведущие к истинному осознанию сложившейся ситуации, и будучи поэтому не в силах сдвинуться с места в своих догадках и размышлениях. Оглушенный визитер теперь казался ей нелепой ошибкой, слепой опрометчивостью в страхе быть пойманной в бессилии и слабости, а теперь… Теперь приходилось отчаянно кусать локти, понимая, что даже с высвобожденными руками и остро заточенным кинжалом она разве что успеет выйти на палубу, после чего кишащие на оной матросы быстро разберутся с нежданным подарком. Если сразу не убьют – так того гляди, накинут мешок на голову, ударят несколько раз хорошенько, чтобы не дергалась – и спи дальше, некрасавица, не мешайся под ногами с воистину смехотворными попытками выбраться из своей маленькой импровизированной тюрьмы. Нимлондэ поморщилась, как от резкой боли – возникшие в угнетающих мыслях перспективы показались ей отвратительными, если, конечно, не излишне надуманными. А о чем, собственно говоря, можно грезить, очнувшись неизвестно где в тяжелых кандалах и будучи предусмотрительно запертой на надежный замок?
«Вот вернусь – Белая Владычица меня точно без головы оставит»
Подумала – и рассмеялась тихо, однако нервозно и порывисто. Никто ведь не сказал, что мысли первоначальные в корне неверны и здесь что-то иное важно – а потому то, что все это творится благодаря пленнице, наверняка нашедшей способ вырваться из заточения, пока есть и остается самой логическим представлением происходящего. Однако сказать логическим – не значит сказать до конца ясным. И потому Верная Артанис, пусть и теряясь во всевозможных догадках, всеми усилиями стараясь собрать разнящиеся и путающиеся мысли воедино. А вернется ли?..

Тихо, однако все же достаточно уловимо для острого слуха приоткрывшаяся дверь заставила нолдэ резко обернуться и приготовить оружие к любезной встрече с любым зашедшим, который своевольно вздумает нарушить законы гостеприимной учтивости. Однако по мере осознания увиденного Синкэ опустила кинжал и удивленно вскинула бровь, озадаченно глядя на своего достаточно необычного и уж точно неожиданного посетителя. Им оказался не кто-либо из членов команды, не разъяренный товарищ временно недееспособного Нэндора и даже не бывшая пленница собственной персоной – на Нимлондэ внимательно смотрел самый настоящий кот, ярко-рыжий, как огненный всполох. Женщина сразу отметила его диковинные глаза насыщенно-золотого цвета, огромные и как будто таящие в себе усмешку над глупой эльфийкой, мечущейся в четырех стенах – будто бы этот пушистый знал и осознавал куда больше, чем она сама.
- Ишь ты… глаза у страха велики. – Синкэ присела, неосознанно потянувшись тонкими фарфоровыми пальцами к густой шерсти, и тут же молниеносно одернула руку. Как ни крути, а незваный гость ей все же определенно чем-то не нравился.

Кот был неподражаем в прямом смысле этого слова. Синкэ молча дивилась сему колоритному и крайне выразительному посетителю, который, в то же время, явно ощущал себя хозяином положения и вел себя на редкость вольно, не выказывая ни капли страха перед незнакомой ему женщиной. По крайней мере, таковой себя считала Нимлондэ. Ухоженная, лоснящаяся шерсть насыщенного цвета, казалось бы, не могла принадлежать корабельному обитателю – яркая окраска наверняка бы выгорела под палящим солнцем, а в наличие ярых кошколюбов среди матросов верилось с трудом. Странный, дивный кот, слишком роскошный, чтобы быть простым питомцем на борту, который шатается туда-сюда лишь от  скуки и в поисках очередного плохо лежащего куска… Хотя и не исключено вовсе, что по старой морской примете его принимали за символ удачливости и везения в дальних маршрутах и все же старались беречь.

Синкэ, еще с минуту назад настороженно и с опаской глядящая на своего гостя, начала ощущать обволакивающий покой. Мурлыкающий кот, так и выпрашивающий ласку – зрелище достаточно умилительное даже для твердой и холодной эльфийки, если не сказать больше. Казалось, пушистый ловко манипулировал ее чувствами и эмоциями, заменяя их на более приятные и несомненно располагая ее к себе самому. Женщина не успела даже оценить происходящее, а ее рука, не так давно одернувшаяся в соображениях безопасности, уже вовсю гладила бесподобного посетителя, который наконец добился своего. Разум, столь цепкий и склонный к подозрениям, не устоял перед природным обаянием.
«Он же всего лишь кот»

Нолдэ, приласкавшая «всего лишь кота», осколки некогда весьма симпатичной вазы и безжизненное тело впавшего во временную прострацию Нэндора на заднем плане – эта умопомрачительная картина стоила по крайней мере того, чтобы ее непременно запечатлели на холсте маслом.

А ведь все, казалось бы, уже не являлось таким страшным и непоправимым в своей изнуряющей неизвестности,  ибо озадаченное смутно уясненными событиями сознание наконец возвращалось в свое прежнее русло трезвой оценки происходящего. Что, если хорошо подумать, с нее можно взять? Да ничего, ибо и красотой не блещет, и особо дорогого товара собой не представляет. Разве что только более других близка к Белой Владычице и кое-что, ей не положенное, вполне возможно и знает – на то Синкэ и разведчик, пусть, как и оказалось, слишком беспечный. Так вот же, кроме Артанис здесь зацепиться не за что, и тогда… Что там эта женщина говорила? Спрашивала, как ныне госпожа поживает? Ну вот вам и прекрасная версия, вполне логичная для того, чтобы во всей красе показать – Нимлондэ за собой потащили лишь для каких-то корыстных целей по отношению к Галадриэли, очевидно же, как белый день. Только темные либо мозгами как следует не пораскинули, либо слишком торопились и все подряд с собой хватали – не такая уж эта дева, если уж на то пошло, и бесценная. Погорюют из-за ее исчезновения, попечалятся – а вот за тридевять земель за ней вряд ли побегут. Тем более всегда найдутся те, которые яду в уши под завязку нальют, мол, исчезла Синкэ, ну и Валар с ней. Кому она такая, собственно говоря, сдалась?
«Сама себя не спасешь – никто не спасет»
Продолжая гладить весьма довольного всем происходящим кота, женщина оглянулась в поисках кувшина с водой – по правде говоря, горло бы ей тоже промочить не мешало, однако прежде всего хотелось разбудить заспавшегося человека и удостовериться у него в правильности и точности возникнувших мыслей. Неразумно было бы с его стороны вставать в позу, когда недобро настроенная эльфийка с двумя кинжалами всякие пути к отступлению преградит – ведь дорожную сумку у нее забрать никто не удосужился, и братов подарок, следовательно, остался при себе. Эру Единый, неужели и воды здесь нет? Да хоть бы фляга с вином завалялась – презабавно, наверное, когда тебя вином будят.
- Ты и представить себе, рыжий, не можешь, какие веселые мысли у меня в голове бродят.
Сказала – и осеклась, ибо последние слова ее сопроводил заливистый хохот, никогда ранее не слышимый, но наитием и внутренним чутье сразу же приписанный недавней знакомой. Она стояла перед ней и хлопала в ладоши – куда более живая и не измученная более эльфийским пленом, похорошевшая и обретшая искру в глазах, слишком сильная и слишком опасная уже по одному своему виду хозяйки положения, имевшей исключительное право управлять оным по одному своему желанию. Эта женщина не скрывала своего веселья и восторга по поводу увиденной ею абсурдной картины, ибо та в полной мере показывала, чем Синкэ маялась после своего пробуждения. Впрочем, все это действительно было забавно – и хорошо, если бы не слишком. Как ни крути, а связаться с Белой Владычицей по осанвэ до сих пор не получилось – и на мысли это наводило отнюдь не самые хорошие.
- Я ждала тебя. – Поднявшись и оправив платье, нолдэ сдержанно улыбнулась уже третьему гостю за этот короткий промежуток времени, так, как улыбаются друг другу заклятые враги, держа в рукаве отравленный кинжал. Спокойным движением она скрестила руки на груди и стала прямо напротив майэ, буквально впившись в нее своими холодными стеклянными глазами. По правую руку оказался кот, по левую – Нэндор, и этот треугольник устраивал женщину куда больше, нежели если бы кто-то оказался за спиной. Ощущение краткой защищенности, так кропотливо создаваемое ею под влиянием чар обаяния рыжего кота, оказалось стертым напрочь.
- И будь добра пояснить, к чему здесь весь этот балаган. Вести и продолжать беседы я с тобой не буду, пока не услышу твоего имени – это ведь тоже плохой тон. Ровно как и распоряжаться кем-либо без его на то согласия. – Синкэ кивнула на Нэндора, явно показывая, что не одна она страдает отсутствием учтивости по отношению к своим гостям. Еще с минуту назад желая насильно пробудить его и учинить допрос со всей строгостью, теперь нолдэ не особо жаждала видеть сразу двух врагов на одну тесную каюту. Пусть этот человек для нее небольшая помеха, но вот она… нет, это определенно другая женщина, нежели томившаяся в плену неудавшаяся убийца. Слишком сильная, слишком изменившаяся… Она, казалось бы, не просто веселилась – во всей ее беззаботности виделась колкая, едкая насмешка, нескрываемое удовольствие от кардинальной смены обстановки и главных ролей. Вернее, роли остались те же – только бал правила уже другая, как будто призванная стать ярчайшим антиподом своего трофея, ведь именно от нее через стены остро ощущалась та самая тьма. Темная майэ и светлая нолдэ – чем не отличное противостояние на изощренной словесной дуэли?

Вот только разница не была настолько велика.

А Синкэ до сих пор хотелось верить, что она все-таки ошиблась, безрассудно спутала еще один беспокойный сон с реальностью, переплела два совершенно разных гобелена и проткнула иглой не тот, который должна была… Всего лишь изощренная сказка воспаленного сознания под покровом неуловимых видений, воплотившихся в жизнь благодаря ее беззащитности в руках всемогущего забытья, не более чем страшное происшествие за пределами привычного осознания действительности. Затянувшаяся ошибка, неверная и зачем-то принятая в расчет – ничего больше. Нолдэ готова была неимоверным усилием выдернуть себя из-под могучих чар, сбросить оковы навязчивого дурмана и вернуться наконец к привычным лицам и размеренному течению жизни. Все ради того, чтобы не ощущать себя загнанной, лишенной выхода и возможности выбирать – лишь бы снова овладеть хоть крупицами былой власти над положением.
И все-таки это был не сон.
Теперь настал ее черед веселиться – и Нимлондэ захлебнулась приступом негромкого нервного смеха, который присущ скорее безумцам и одержимым, нежели выходцам из статного эльфийского народа. И без того достаточно некрасивая для элдэ, сейчас Синкэ наверняка казалась более чем отвратительной, отчаянно давшей волю своим истинным чувствам, которые, впрочем, были воистину страшны. Нолдэ была слишком умна для того, чтобы не понять – майэ не шутит. Не шутит, и потому так просто и незатейливо перечеркивает всю ту нелегкую судьбу, из которой Синкэ пришлось собирать себя по осколкам, склеивать и не давать рассыпаться под гнетом тяжелого прошлого и мучительных воспоминаний. А теперь оказывается, что все это можно снова разломать. Хотела бы убить – быстро положила бы всему конец прямо там, в башне, а если уж соизволила тащить на себе и оставлять на судне, будь добра беспрекословно подчиниться и понять, что никто тебя не спасет. Ибо некому.
– Замечательно устроено, ничего не скажешь. Картинный побег из неприступной башни с захватом первой под руку попавшейся нолдэ в качестве рабыни… Еще картиннее было бы, если бы тебе все-таки удалось убить верховного короля, а, Таринвитис? – Нолдэ смаковала каждое слово, стараясь все же выглядеть достойно. – Такой прекрасный, почти совершенный до мелочей план – и потерпеть крах… Не обидно ли? А мне не в честь преклоняться перед тобой. Мне вот как раз будет обидно, что у меня такая неудачливая госпожа.
Желчная, ядовитая, Синкэ выглядела как подбитая птица с израненным крылом, которая все еще пытается взлететь. В глубине души еще теплилась слабая надежда на лучший исход, ведь майэ не сказала ничего о целях, с которыми забирает трофей с собой. Что угодно, лишь бы не сгнить там заживо – слишком страшно и слишком низко. Да и все это как-то... слишком. Таринвитис, надо же… От имени так и веет тьмой, как, впрочем, и от самой хозяйки. Такое знакомое, и в то же время такое далекое и непривычное для слуха, однако не режущее его вопреки ожиданиям. Таринвитис…
Нолдэ была уверена, что уже слышала об этой женщине. Только не может вспомнить, что именно.
«Или звали ее иначе»

Слова, резкие и ядовитые, насквозь пропитанные нескрываемым гневом, все же достигли своей цели. Майэ прекрасно владела собой, однако цепкой и внимательной Синкэ для удовлетворенной ухмылки хватило и секундной вспышки во взгляде своей темной копии. Превосходно. Будь у них чуть больше времени и хотя бы мнимое равноправие – нолдэ наверняка бы постаралась как можно существеннее расшатать, нарушить благостное спокойствие внутреннего мира ее чудной собеседницы. Как ни крути, однако слова порой были более страшным и действенным оружием, нежели применение силы – тонкую душевную паутину можно было расплести за считанные минуты, если правильно воспользоваться слабыми и уязвимыми местами противника. Нимлондэ не раз казалось, что это сродни занозам, загнанным глубоко под ногти – а подобные впечатления далеко не располагали к приятностям. Теперь, впрочем, не хватало и собственного отрешенного равнодушия, ибо пытаясь уколоть Таринвитис, Синкэ явно ощущала, что безжалостно травит и саму себя. Видимо, изощренная шутка судьбы была доведена до немыслимого ранее совершенства – отражения, встретившиеся первый раз в жизни, уже были связаны какой-то невидимой нитью, пролегшей между ними тонкой границей двух абсолютно разнящихся мировоззрений. Даже один-единственный робкий, неуверенный шаг вперед мог повлечь за собой непоправимое, потащить стойкую ранее нолдэ в бездну, из которой нет возврата даже верным и неотступным. Странно было лишь то, что вопреки ожидания женщина все еще не ощущала того самого отвратительного, липкого страха, который подобно змее полз по самому позвоночнику, заставляя непроизвольного содрогаться от ужаса. Не оно. Другое дело омерзение ко всему происходящему и тому, что должно произойти после – вот этого чувства у Синкэ как раз было предостаточно.
Неожиданный удар заставил нолдэ пошатнуться и отпрянуть, сохранив на искаженном лице ту самую гримасу удивления вперемешку с дикой болью, которую она остро ощутила в первые секунды. В самом сердце вспыхнуло негодование, яростное, неумолимое – в иной ситуации это наверняка можно было бы назвать воистину прекрасным примером праведного гнева. Нолдэ выглядела ошеломленной и потрясенной, как будто застывшей в состоянии оскверненности перед торжествующей ныне «госпожой», которая не стеснялась уже распоряжаться своей диковинной собственностью. Заметно побледневшая, с лихорадочным румянцем на щеках она, казалось бы, уже была сражена одним этим ударом – быстро и просто, как вздумавшая было бороться за свободу и недооценившая свои силы покорная ранее рабыня.
И все же это была Синкэ.
– Никто до этого, именовавший себя моим господином или госпожой, не поднимал на меня руки… - Голос, хриплый и безэмоциональный, не выдавал ровным счетом никаких чувств. – Нехорошо.
Рука, покоящаяся до этого под плащом, резко дернулась вверх. Спрятанный, затаенный у самого сердца кинжал со свистом рассек воздух, раздирая майэ плечо. Завороженно глядя на темнеющий от крови рукав рубашки, женщина быстро отскочила к самой стене, выхватив из дорожной сумки и братов подарок – забрать забыли, да теперь целыми двумя вооружена. Разумеется, Таринвитис может позвать остальных или силой принудить нолдэ отказаться от своих намерений… если бы они и на самом деле были таковыми, какими наверняка ей покажутся.
Синкэ непростительно медлила. Ни жалости, ни сострадания и в помине не оказалось - однако мешало безумное и безрассудное подозрение, что она лишит жизни вовсе не ту, которую хотела бы.

Все происходило для нолдэ слишком быстро, почти мгновенно, чтобы она смогла хладнокровно спланировать свои действия и привести в порядок слишком разрозненные воцарившимся хаосом мысли. Отчетливо, почти жалобно хрустнул ушибленный сустав, однако в первые секунды Синкэ взаправду показалось, что ударом ей раздробило позвоночник. Дикая, острая боль буквально разодрала воспаленное сознание на несоразмерные части, заставляя женщину с трудом удерживаться от навязчивого соблазна по крайней мере яростно прошипеть с десяток проклятий. В планы майэ, по всей видимости, никак не входило церемониться с непокорными, однако и силу своей импровизированный мести за своевольство она вряд ли могла по-настоящему предполагать. Нимлондэ, скривившаяся от муки, с трудом сползла с ложа, закрывая лицо правой рукой – искалеченная левая, к временному счастью для Таринвитис, после таких активных действий пока была малоспособна на дальнейшее сопротивление. Перед глазами поплыли, начали двоиться очертания мебели, да и сама майэ, зловещая в своем торжестве, обрела за своим нечетким обликом прозрачную тень – казалось, уже совсем немного времени должно пройти до того момента, когда элдэ поймет наконец всю бессмысленность своего сопротивления и сдастся на милость победителя. Но только казалось.
Ссутулившаяся, с мертво повисшей рукой, Синкэ молчала, лишь криво усмехаясь и глядя исподлобья на Таринвитис с неприкрытой более под масками спокойствия и всеобъемлющего контроля злобой. Смотрела – и как будто становилась сильнее с каждой каплей собственной ненависти, с каждой вспышкой неугасшей еще боли. Будучи не в силах больше сражаться двумя кинжалами, она загнала ногой в самый угол тот, который принадлежал Нэндору, чтобы прыткая и весьма сильная в физическом плане майэ не смогла вооружиться еще лучше. Разумеется – в таком состоянии куда умнее было бы сдаться и в собственное успокоение предвкушать реванш в каком-либо будущем, однако Синкэ была совсем другого поля ягода. Стараясь не выдавать себя раньше времени, она решила снова рисковать так, как рискнула сегодня с Нэндором, как рискнула, направившись в проклятую башню толком не подготовившись, как рисковала, в общем-то говоря, почти всегда. Если брать высоту – так брать только выше. И потому Нимлондэ оставалось лишь понять, сумеет ли она сделать то, чего не сделала ее соперница, отнюдь не будучи покалеченной или растерянной.
Неизвестно, ожидала ли майэ такой прыти от еле ковыляющей до этого Синкэ, однако та резко рванулась с кинжалом прямо на темную, в последнюю секунду изменив направление и далеко не ласково уколов ее в бедро, вовремя пригнувшись для защиты от ответной реакции. Благодаря отстраняющему внимание болевому шоку ее тонкие пальцы беспрепятственно вцепились Тарис в волосы, а правая рука все еще крепко сжимала сослужившее хорошее дело оружие. Теперь соперницы находились на такой непосредственной близости, что майэ могла без особых усилий вспороть нолдэ живот – однако никто не гарантировал, что Нимлондэ не сделает это первой.
- Так тебя будет лучше слышно, а нам, между прочим, еще многое предстоит обсудить. Зачем завершать, Таринвитис? Мы только начали нашу замечательную беседу.
Нолдэ выглядела ехидной и нескрываемо довольной собой, однако на деле все было куда прозаичнее. Напряженно держать левой рукой густую шевелюру оказалось далеко непросто – и потому Синкэ хотелось завыть от ощущения, что ей медленно и изощренно разрывают сухожилия.

Синкэ умела терпеть боль. Ее было слишком много для того, чтобы огромным усилием воли не попытаться заставить себя выносить любые тяготы и даже свыкнуться с ними, стремясь выжить и пронести свет сквозь темные грани судьбы. Она, как ни странно, действительно все еще жила, но вот светоч свой где-то потеряла. Где? Нимлондэ не знала ответ и, кажется, уже не искала его так рьяно. Важным осталось только то, что вместе с ним она по счастливой случайности утратила и столь ненужную ей способность без остатка отдаваться тяжелым эмоциям – а теперь все это собиралось вернуться в самый неподходящий момент. Нолдэ считала, что за свою долгую жизнь плакала чересчур часто, и зачастую именно тогда, когда можно было сдержаться и не показать свою слабость. Теперь, когда рыдания буквально рвались из груди, слезы застряли у женщины комком в горле. Это было уже бессмысленно. Мольбы, стенания, заламывания рук – все пустое, ее судьбу уже бесповоротно решили другие и потому требовали беспрекословного повиновения их воле. Наверное, будь у Синкэ светоч, она бы никогда не оказалась здесь, среди отвратительной ей компании и по пути в истинный оплот мрака и гибели для любого приверженца светлой стороны. Эльфийские земли все еще питали ее, как свою непутевую, но все же родную и любимую дочь. Но вот светоча у нее в руках не было.
Когда тьма заполнила собой все нутро, Нимлондэ съежилась и как будто рванулась силой сознания, стремясь остановить расползающийся по венам поток. В голове пульсировали обрывки мыслей, однако соединяться в одну-единственную картину они уже не желали. Отравление сумраком было воистину велико. Через долю секунды Синкэ уже не имела власти ни над своим обмякшим телом, ни над помутившимся разумом.  Живую душу, казалось бы, наспех закрыли в ком-то умершем, чтобы она не смогла более вырваться на свободу. Свобода… эти сладкие звуки нолдэ, судя по всему, услышит нескоро – а впрочем, будем честными с самими собой. Никогда… уже никогда.
Нимлондэ больше не портила никому путешествия своим крутым нравом – она была тиха и спокойна, присмирев под действием темного яда. Майэ подоткнула ей под спину подушку, и теперь Синкэ выглядела лишь бледной, фарфоровой куклой с неестественно покоящейся левой рукой. Искалеченная, она онемела уже до той поры, прежде чем ее сковало губительным влиянием немочи. Нолдэ даже не повернула головы в сторону уходящей Таринвитис – женщина, казалось бы, окончательно оскудела умом. Ее взор потух и сделался абсолютно бесцельным, и только болезненный свист выдыхаемого воздуха прямо указывал на то, что сувенир еще жив. Майэ отлично постаралась, стремясь утихомирить уж больно характерную эльфийку. Это было даже жестоко.
Чувствуй Нимлондэ себя немного получше, она бы наверняка пожалела, что не убила Нэндора. Тупо осознающий все происходящее, он не мог оценить даже и осколка той драмы, которая разыгралась здесь до его пробуждения. Полумертвое состояние еще несколькими минутами назад яростной нолдэ тоже было в чем-то настолько зловещим, что вряд ли слишком радовало оставшегося с ней наедине соглядатая. Возможно, впрочем, в нем медленно просыпалась жажда мести за такое бесцеремонное усыпление и не отнюдь ласковый удар. Кто знает?
Нолдэ не обращала на него внимания еще несколько минут, прежде чем подала признаки тлеющей жизни.
- Кто она? – С трудом выбивающийся голос был хриплым и пустым. – Скажи мне.
Отсутствующий взгляд обесцветившихся глаз, впившихся в Нэндора, был воистину страшен.

Синкэ уже начинала верить, что это путешествие никогда не закончится.
Черная немочь жадно высосала из ее тела все жизненные силы, утащив между тем и осколки здравого разума, которые сейчас пригодились бы нолдэ как никогда раньше.  Часы и дни слились для нее в одно беспросветное предвкушение худшей участи, но последняя вопреки ожиданиям не спешила и потому притупляла и без того ослабленное ощущение опасности, которое между тем зловеще витало в пропитанном сумрачным влиянием воздухе. Нэндор, молча и угрюмо внемлющий ее словам, то и дело выходил и возвращался, спешно притворяя за собой дверь – потому Нимлондэ не удалось рассмотреть происходящее за пределами этой маленькой каютки, однако она давно уже и не рвалась предугадать свою судьбу, хорошо запомнив полученный урок. Майэ не удалось ее обыграть, но вот научить себя вести соответственно ситуации – вполне. Снующий туда-сюда человек, наверняка докладывающий своей госпоже любые изменения в состоянии пленницы, изможденное и как будто ставшее чужим тело, качающийся на волнах корабль, который несет ее в… а впрочем, неважно куда. Человек, тело, корабль – и это все, что она ясно воспринимала в данный момент.
Синкэ дремала, по обыкновению барахтаясь в черной луже отсутствующих сновидений, когда Нэндор снова посетил ее – и на этот раз соизволил принести паек, от чего нолдэ криво усмехнулась. Полка, куда была поставлена ее еда, хоть и была низкой, но требовала некоторых усилий, чтобы ослабевшая рука могла свободно до нее дотянуться. Сейчас ей более всего прочего не хотелось есть сушеные фрукты, да и под полным слабо скрытой ненависти взглядом этого малого и самому рьяному обжоре вряд ли кусок полез бы в горло. И все же Нимлондэ хотелось позлить человека, ибо иного оружия, кроме собственного языка, у нее более не оставалось. Прищурившись, она покачала головой и указала тонким пальцем на ложе:
- Поставь сюда. – Подумав с секунду, нолдэ невозмутимо добавила. – А я уже было подумала, что ты язык себе отгрыз, и даже обрадоваться успела.
Разумеется, они оба раздражали друг друга. Она определенно убила бы его, дай ей вернуться в прошлое – но имея такую возможность, Нимлондэ вряд ли ограничилась бы настолько мелкой сошкой.  Вздернутая на пику голова Таринвитис понравилась бы ей куда больше, и с мрачным предчувствием недоброго Синкэ понимала, что не принадлежность оной к темной стороне стала причиной такого желания. Отмщение, за себя и за растоптанные надежды, за неживое тело и истлевшие мысли, за угрюмого надсмотрщика и омерзительный статус рабыни – она не могла расплатиться сейчас, но мечтания согревали ей душу. Возможно, когда-нибудь она еще спляшет на их костях и почувствует себя свободной, возможно когда-нибудь снова увидит свою госпожу и преклонит перед ней колени в знак полного повиновения… а та снесет ей голову, ибо нельзя быть возвращенной из тьмы и в то же время чистой от мрачных помыслов. Пути назад отрезаны – если только попытаться не дать сделать из себя то, что замышляет эта темная дрянь…
«Сигануть в море – и дело с концом. Возможно, и доплыву до чертогов Намо».
Таринвитис великодушно разрешила ей вопрошать, а Нэндору – давать ответы. Несмотря на свое плачевное состояние, Синкэ все же задумалась, принявшись медленно заплетать спутанные волосы в тугую косу. Что ни спроси у этой женщины – судьба, предписанная ею же собственному сувениру, вряд ли изменится. Но она должна была быть мертва… они верили в это – и были глупы.
- Расскажи мне, как она выжила. – Голос дрогнул, но Синкэ неимоверным усилием воли подавила свои эмоции. – А впрочем, ты мне не расскажешь. Какой сегодня день?
Одеревеневшие пальцы все еще с трудом слушались. Возможно, тогда она еще могла бы добить безжизненную тушку Нэндора и, выскочив из каюты, дать отпор снующим по палубе матросам и прыгнуть в воду… если бы знала, что сопротивление темной майэ бессмысленно. Но не сейчас.